Все
Отредактировано:11.11.07 04:21
[B][I][U][COLOR=darkblue][SIZE=+1]Скорпион. Скоморох. Мастер.[/COLOR][/SIZE][/U][/I][/B]
[B][COLOR=blue]- Саша, Андрон Михалков-Кончаловский очень красочно живописал сцену вашего с ним знакомства. Так ли все было в действительности?
- Конечно, не так. К фильму «Романс о влюбленных» должен был писать музыку Мурад Кожлаев (если можно, проверьте написание - Полина). Хороший композитор, всегда руководствовался современными принципами, – короче говоря, видимо, Андрону подходил. Вдруг Кожлаев с картины «слетает»: грядет премьера его балета. И Кончаловский, не очень понимая, чего он хочет, начал искать каких-то исполнителей, молодых певцов – что-то в этом роде. Аркаша Петров, посоветовал Андрону обратить внимание на меня.
- Кем ты в то время был?
- Рок-певцом. Играть в группе начал с 1963 года, в 1966 создал собственный коллектив, а события, о которых рассказываю, происходили типа зимой 1972. У меня уже была куча поклонников, свой рок-н-ролльный мир, в котором совершенно не было места никаким Кончаловским, никакой коммунистической тусовке - с наградами, премиями, лауреатскими званиями, деньгами, поездками, дачами. Мы же жили в мире подвалов, своих собственных тесных квартир, своих девочек, которые были гораздо красивее, моложе и отвязаннее лауреатских дам. Атмосфера царила очень свободная, мы жили своей жизнью, и на нас внимания практически никто не обращал.
- Вас не притесняли?
- Все разговоры о том, что кто-то душил рок-н-ролл, - законченное вранье «мэйд ин Ленинград». Питерские рокеры отличались от нас тем, что перед выходом на сцену жрали водку. Мы же даже не курили на сцене. Почти все московские исполнители имели какое-то музыкальное образование, пусть примитивное, но – имели, а питерцы больше давили на социальные клавиши. Не на протест, а именно на социальный аспект. У нас-то протеста был вагон: уже одним своим видом и умением работать показывали, что всех видали в гробу... Нет, нас никто не «глушил». Другое дело, что и не помогали, а в Советском Союзе, как ты сама помнишь, нормальным считалось дарованиям помогать. Но мы занимали настолько несоветскую нишу, что на нас просто плюнули.
- Итак, вы жили в своем мире...
- ... в котором даже выходили пластинки. К моменту нашей встречи с Андроном уже вышел диск Тухманова, где я пел «Жил-был я» и «Джаконду», мы несколько раз даже выезжали на гастроли; сложилась своя аудитория, которая за нами бегала с концерта на концерт. Пафос был большой – не социальный, но внутренний. Идея «а пошли вы все!..» у меня утвердилась именно тогда – и осталась на всю жизнь.
- Фон понятен. Вернись к встрече с Андроном.
- Ну вот, они с Аркашей Петровым заявляются в студию. В это самое время происходит довольно сложный процесс: я накладываю сам на себя вокал. То есть, сначала записываю партию барабанов, потом - бас-гитары, ритм-гитары, соло-гитары, фортепьяно, скрипку, арфу, колокольчики... Тогда не было многоканальных магнитофонов, а были всего лишь четырехканальные. Сначала записываешь одну фонограмму, затем сводишь ее на два канала, снова накладываешь звук, сводишь на другие два канала. Тяжелая запись, где нам со звукорежиссером нужно было быть очень внимательными: облажаешься на каком-то этапе – ничего не получится. А время записи цикает, деньги капают, а надо еще и петь эмоционально, чтобы продукция получилась хоть какое-то отношение к искусству имеющей... И вдруг в момент, когда я пою, Андрон внаглую вваливается в студию. Пользуясь тем, что трахает кинозвезд и за руку здоровается с председателем Госкино, он думает, что и к нам может беспардонно вломиться. Дверь скрипнула, раздался звук шагов - все влезло в микрофон, дубль был полностью испорчен. Ну, я им с Петровым и сказал несколько слов в жесткой форме, в которой умею это делать, - обычно после такого люди общаются со мной на расстоянии метров пятидесяти.
- Знал хоть, кого именно послал?
- А мне – по хрену. Аркаша Петров обалдел, хоть и сам сообразил, что так нельзя врываться. Но командует Андрон: он главный, на фестивали ездит. Это сейчас я – лауреат Госпремии, народный артист, понимаешь? Хожу туда, куда, может быть, Кончаловского не зовут, знаюсь с теми людьми, которые с ним и разговаривать не станут. А тогда было так: у вас свой мир, у нас – свой, валите, ребята, отсюда. Но они беспардонно вторгаются в наш мир...
- Что было дальше?
- Испугавшись (у меня достаточная физическая подготовка, чтобы меня испугаться), Андрон закрыл дверь. Я продолжил работу. А Петров мне потом рассказал, как Кончаловский стоял в аппаратной и восхищенно смотрел на то, чем я занимаюсь. Может быть, у него природа такая. Как бы актерская природа, на самом деле, - бабья, конечно: сначала Андрону понравилось, что его послали, потом ему понравилось то, что я делаю. Он сказал Аркаше: «Вот его я и стану снимать. В главной роли будет играть и песни петь. Какие у него выразительные голубые глаза!» Петров отвечает: «У него глаза зеленые» – «Неважно!» Потом я в профиль повернулся, Андрон расстроился: «Нет, этот длинный нос мне не утвердят». Идея снимать меня отпала, хотя, это было бы действительно классно.
- Погоди, ты же мелькнул в кадре?
- Действительно мелькнул – прошел боком. «Ноги крупно»... Потом Андрон предложил мне написать песни к картине. Я ему вывалил восемь-десять имевшихся набросков, ему все они понравились.
- Сначала возникла музыка, а потом стихи?
- Одна только «Песня о птицах» была написана на уже готовые стихи Николая Глазкова. Весь остальной текст присобачили к моей музыке.
- Если не ошибаюсь, стихи к «Колыбельной» сочинила Наталия Кончаловская?[/COLOR][/B]